Большая Медицинская Энциклопедия

ДАРВИНИЗМ

ДАРВИНИЗМ, учение Ч. Дарвина о происхождении органического мира, в том числе и человека, из более простых форм путем медленного развития. Доказательства эволюции. В доказательство своей точки зрения Д. выдвинул такое огромное количество данных, что против факта эволюции в наст, время почти никто уже не возражает. Количество этих данных с каждым днем все увеличивается. Первая группа фактов, подтверждающих эволюцию , относится к области палеонтологии. Геология доказывает, что земные слои образовывались постепенно, напластовывались друг на друга. В каждом из этих слоев земли похоронены остатки живших на них организмов. Если бы органический мир не изменялся вместе с развитием земли, то и ископаемые окаменелые формы или отпечатки их во всех слоях земли должны бы быть одинаковы. Палеонтология же доказывает, что каждый из геологических слоев характеризуется своими специфическими ископаемыми формами, при чем чем ниже слой, тем проще скрытые в нем формы. Эти данные свидетельствуют не только о факте изменчивости органического мира, они показывают и направление этого процесса. Путь эволюции особенно ясно выявляется на позвоночных. Из позвоночных первыми в древних слоях земной коры встречаются рыбы, выше идут земноводные, затем—рептилии, а еще выше—птицы. Последними, в самых высоких слоях земли, появляются млекопитающие. Остатки человека встречаются впервые в слоях начала ледникового периода, т. е. в напластованиях, отлагавшихся гораздо позже тех слоев, в к-рых начинают появляться первые млекопитающие. Но данные палеонтологии не исчерпываются одними показаниями таких огромных этапов эволюции. Нередко они дают нам картины более мелких ступеней эволюции. Таковы напр. исследования Гексли над ископаемыми крокодилами. Последние отделяются от своих предков ящериц огромным промежутком времени, но, идя назад по геологическим ступеням, мы встречаемся с ископаемыми формами, связывающими эти ряды. Три живущих в наст, время рода крокодилов (Crocodilus, Alligator и Gavialis) найдены в эоцене, другой, близкий им род (Ноlops) открыт в меловых отложениях. От мела до лейяса (нижнеюрская эпоха) распространена другая группа родов с особенностями, промежуточными между современными крокодилами и более древними формами (Belodon и Stagonolepis), найденными в еще более древней формации, в триасе. Последние имеют признаки некоторых ящериц, особенно новозеландской Hatteria, а также нек-рое сходство с Dino-sauria, рептилиями, приближающимися в нек-рой степени к птицам. Особенно блестящие доказательства эволюции палеонтология дает на примерах ископаемых предков современной лошади, открытых гл. обр. Маршем в третичных отложениях Америки. Современная лошадь резко выделяется от дру- гих семейств млекопитающих строением своих конечностей и зубов. Конечности лошади снабжены только одним широким третьим пальцем, покрытым копытом. От второго и четвертого пальца остались небольшие рудименты, а первый и пятый исчезли бесследно. Ископаемый материал наглядно рисует эволюционный путь нашей лошади от примитивного, низкорослого пятипалого животного (Eohippus), настолько отличающегося от современной лошади, что, если бы не было постепенно укрупняющихся промежуточных четырех- и трехпалых форм (Orohippus, Me-sohippus, Miohippus, Protohippus, Pliohip-pus), едва ли можно было бы догадаться, что одно животное является предком другого. Чем позже наслаивался пласт земли, в к-ром обнаруживается предок лошади, тем ближе последний подходит к современному виду. Примитивные пятипалые животные постепенно вытесняются четырехпалыми, последние—трехпалыми, к-рые в свою очередь уступают место современным видам. Подобную же картину постепенной эволюции представляют и зубы лошади и многие другие ее признаки. Переходные ископаемые формы, открываемые палеонтологией, не только показывают эволюционный путь отдельных видов, но нередко заполняют пустоту между крупными современными таксономическими единицами. Таков напр. археоптерикс—первоптица, находящаяся на границе между ящерицей и птицей. Вторую группу доказательств эволюционная теория черпает из с р а в н и-тельной анатомии. Сравнивая гомологичные органы различных животных, мы наряду с поразительным многообразием в деталях построения этих органов сталкиваемся с единством их основного плана. Таковы напр. конечности у разных млекопитающих: человека, гориллы, коровы, кита, тюленя, крота, летучей мыши, курицы, голубя, орла. Сравнивая эти конечности, мы констатируем, что, несмотря на многообразие в частностях, все они построены по одному типу, состоят из сходных частей, расположенных в одном и том же порядке. Возьмем грудные плавники кита. С внешней стороны почти невозможно найти какое-нибудь сходство между ними и передними конечностями какого-нибудь млекопитающего. Более же тщательное изучение этих органов обнаруживает в плавнике костный остов, аналогичный такому же остову передних конечностей других млекопитающих и птиц. Грудной плавник кита состоит из одной плечевой кости, двух костей предплечья, нескольких костей запястья, пяти костей пясти и пяти рядов мелких костей—пальцев. Что касается хвостового плавника кита, то он лишен подобного остова: хвостовой плавник является кожной складкой и содержит исключительно хвостовые позвонки. Следовательно он никакого отношения к конечностям кита не имеет и представляет новообразование в процессе эволюции. Задние конечности у большинства китов совершенно исчезли, у них остались одни только части таза. Только нек-рые виды, напр. гренландский кит, снабжены помимо таза еще короткой бедренной и голен-ной костями, скрытыми внутри. Передние плавники тюленей не только по своему внутреннему строению, но и по внешней форме соответствуют руке человека. Они сохранили внешнее деление на пальцы, хотя и соединены перепонкой. Пальцы тюленя снабжены даже когтями. Хвостовой плавник тюленя содержит те же части скелета, что и задние конечности остальных млекопитающих. Следовательно его возникновение резко отличается от возникновения соответствующего плавника у кита. Общий план строения передних веслообразных плавников у пингвина— птицы, превосходно приспособившейся к водной жизни,—совпадает с планом строения крыльев у остальных птиц. Передние плавники кита и пингвина, хотя и совпадают по общему плану своего строения, все же отличаются друг от друга в такой же степени, в какой передняя конечность млекопитающего отличается от крыла птицы. Единство плана при многообразии в деталях находит свое объяснение только в общности происхождения этих органов. Все эти животные очевидно произошли от одного и того же предка, обладавшего конечностями, соответствующими общему плану конечностей вышеуказанных животных. Третий вид доказательств эволюции дает эмбриология. Многие животные, различающиеся в зрелом состоянии, настолько сходны между собой на ранних стадиях эмбрионального развития, что их трудно отличить друг от друга. Напр. эмбрион человека на первых ступенях развития трудно отличить от зародышей других млекопитающих. Он, как и зародыши всех млекопитающих, имеет жаберные щели, снабжен хвостом и покрыт пушком (lanugo). Как известно, с внешней стороны у кита шеи не видно: туловище кита как бы непосредственно переходит в голову. У эмбриона же кита шея явственно видна. При дальнейшем развитии зародыша кита кожа под затылком как бы сильно натягивается, расслабляясь под подбородком, и голова т. о. вместе с ростом зародыша все более и более переходит в прямое продолжение туловища. Личиночное состояние многих организмов, отличающееся от зрелого состояния этих же существ, также свидетельствует об эволюции. Дышащие жабрами головастики, из к-рых впоследствии развиваются лягушки, дышащие легкими, показывают, от каких предков произошли современные земноводные. Симметричное строение тела, а также симметричное расположение глаз у камбалы на ранних этапах ее развития, ее образ жизни и способ добывания пищи в этот период времени показывают, что она не всегда имела такое строение, какое мы видим у взрослых камбал в наст, время. В эмбриональном развитии животное как бы интенсивно в общих чертах повторяет длинный путь эволюции своих предков: онтогенез повторяет филогенез (см. Биогенетический закон). Четвертую группу доказательств, подтверждающих факт эволюции, представляют рудименты, или остаточные органы. У человека этих рудиментов несколько сотен (напр.: ушные мышцы, остаток третьего века, зубы мудрости). Рудиментом большой важности является червеобразный отросток слепой кишки, которая у человека в отличие от остальных млекопитающих подвергается даже обратному развитию: у новорожденного слепая кишка короче толстой приблизительно раз в десять, у взрослого же соответствующее отношение равно около 1/20. Рудименты имеются не только у человека, но и у всех организмов. Остатки пальцев на конечностях современной лошади, о к-рых говорилось выше, являются теми же рудиментами. Характерная черта этих органов заключается в том, что они или совершенно потеряли свою прежнюю фнкц. деятельность или значительно ее ослабили. Наличие остаточных органов у того или другого организма -становится понятным, если допустить, что этот организм происходит от предков, имевших другую форму и у к-рых эти органы функционировали нормально. Иными словами, они явно свидетельствуют об эволюции организма. Пятый вид доказательств эволюционная теория черпает в фактах географического распространения органического мира. Изучая современную фауну и флору земли, мы констатируем, что каждая систематическая группа распределена по определенным районам, что распределение определенных животных и растений по суше ограничено известными пределами. То же самое можно сказать и об ископаемых. При этом ископаемые определенного района гораздо ближе по своей организации к организмам, живущим до сих пор в этом районе, чем к вымершим современным им животным и растениям других районов. Само собой разумеется, что отдельные систематические группы организмов могут занимать один и тот же ареал обитания. Даже больше того, многие из этих групп находятся в такой тесной зависимости друг от друга, что изолированное обитание этих групп невозможно. Такова напр. зависимость между определенными насекомыми и растениями, которые эти насекомые опыляют. Сравнивая различные районы земли по их животному населению, мы замечаем, что одни крупные систематические единицы, напр. отряды, семейства, попадаются только в Африке, другие—только в Южной Америке, третьи—в Австралии и т. п. Этот факт дает возможность разделить всю сушу на несколько крупных областей, т. н. царств фауны. Последние отнюдь не совпадают с современными нам материками. Напр. для млекопитающих установлено три больших царства: 1) арктогея, охватывающая всю Европу, Азию, Африку и бблыную часть Сев. Америки, 2) неогея, занимающая часть Сев. Америки и всю Южную, и 3) нотогея, простирающаяся по всей Австралии с Новой Гвинеей, Новой Зеландией и Океанией. Каждый из этих районов характеризуется своей специфической фауной. Так, в арктогее водятся нек-рые отряды полуобезьян и хоботных, не встречающихся в неогее и нотогее; в нео-гее напр. существует особый отряд неполнозубых, не встречающихся в других районах, а нотогея является родиной яйцекладущих утконосов и почти всех двуутробных сумчатых. Каждый из этих районов в свою очередь может быть разделен на более мел- кие районы, со своей характерной фауной. Само собой понятно, что животное население северных лесов Европы и Азии отличается не только от населения тропической Африки, но и южной и средней Европы и Азии, несмотря на то, что все эти области составляют одно и то же царство фауны. Поэтому каждое царство разбивается на отдельные области, а последние—на провинции. В Европе например различают три провинции: крайне-северную, или бореальскую, лесную, или среднеевропейскую, и средиземную. По мере того как мы спускаемся с севера на юг, животное население Европы также меняется, одни виды и роды сменяются другими. Например три родственных рода оленей распределяются по этим трем провинциям след. образом: в бореальской провинции обитает северный олень, в среднеевропейской—т. н. благородный олень, а в средиземной они заменяются ланью. Смену населения при переходе из одной провинции в другую можно проследить и в отношении других родов и видов (медведи, лисицы, зайцы и т. п.). Такое распределение организмов по земле становится понятным только с эволюционной точки зрения. Не все виды возникли одновременно. Каждый вид возник в какой-нибудь местности из другого вида(об этом свидетельствуют ископаемые данной географической зоны) путем постепенного изменения первоначального вида, который либо вымер либо продолжал существовать нек-рое время рядом с вновь возникшим видом. Вновь образовавшиеся виды не в состоянии были беспредельно распространяться по всей земле: на пути своего распространения они встречали естественные преграды — физические, климатические, органические. С этой точки зрения напр. становится понятной и характерной специфичность животного населения Австралии. Когда-то очень широкое распространение на земле имели сумчатые. Из них возникли пляцентарные. Впоследствии сумчатые были вытеснены пляцентарными. Но как-раз к этому времени Австралия успела уже отделиться широким морем от соседних материков. Пляцентарные не могли овладеть Австралией, и господами положения здесь остались сумчатые. Дальнейшее развитие обоих этих царств фауны шло своими особыми путями, находящимися в непосредственной зависимости как от организации зтих животных форм, т. е. от их генотипа, так и от окружающего их живого и мертвого мира. Факторы эволюции. Три основных фактора, по Дарвину, определяют эволюцию органического мира: изменчивость, наследственность и естественный отбор. Новый вид не может возникнуть из ничего. Он является результатом стихийного преобразования, изменения старого вида. В основе эволюции лежит изменчивости Но этого мало. Для того чтобы эволюция стала возможной, необходимо, чтобы измененные признаки были наследственны, в противном случае эти признаки исчезнут вместе со смертью субъекта, у к-рого они возникли, не оставив никакого следа на потомстве. Стало быть, для эволюции важна не изменчивость вообще, а наследственная изменчивость. Но и эта последняя не представляет еще эволю- ционного процесса. В эволюционном процессе громадную роль играет качество изменчивости. Эволюция предполагает б. или м. целесообразную наследственную изменчивость , дающую организму ббльшую возможность приспособления к окружающей среде. Но т. к. изменчивость структуры организма далеко не всегда полезна ее обладателю, то очевидно в природе должен существовать какой-то третий фактор, к-рый отсеивает вредные и бесполезные изменения, возникающие в организмах, оставляя только формы, обладающие б. или м. полезными признаками. Этот третий фактор назван Дар-вином естественным отбором. Проблема изменчивости во всю ширь после Дарвина была поставлена сначала Вейсманом, а затем Иогансеном. Вейс-ман первый четко разграничил понятия наследственной и ненаследственной изменчивости, а Иогансен своим учением о чистых линиях поднял эволюционную теорию на более высокую ступень. Иогансен первый указал на принципиальное различие между внешним проявлением признаков у организма и наследственными задатками этих признаков. Два организма могут отличаться по наследственному своему строению (по генотипу), но внешне (фенотипически) это различие может не обнаружиться. С таким явлением мы встречаемся сплошь и рядом, когда изучаем с одной стороны гетерозиготную, а с другой—гомозиготную—по одному и тому же признаку—формы. Например цвет глаз плодовой мухи (Drosophila melanogaster) наследственного строения красный цвет                                           красный цвет ' белый цвет- и МУХИ строения ^^^^ фенотипически будет один и тот же. С другой стороны мы можем иметь совершенно одинаковые по наследственным задаткам организмы, но в то же время внешне различные. Так, кактусы под влиянием света изменяют свои плоские отростки в цилиндрические. Водолюбка в' воде дает другие боковые отпрыски, чем на суше. Канарейки, питающиеся зернами конопли, имеют темную окраску перьев, а получающие в пищу кайенский перец—окрашены; в красный цвет. Во всех этих примерах, число которых можно было бы увеличить во много раз, наследственная структура организмов остается одна и та же, несмотря на то, что фенотип меняется. Все это показывает, что судить по внешнему проявлению признака о его наследственной структуре нельзя. Следует строго различать ненаследственные изменения тела (сомы), т. н. сомации, от наследственной изменчивости, всегда обязательно связанной с изменениями в хромосомном аппарате. Наследственные изменения в хромосомном аппарате возникают различным путем. Новые, б. или м. наследственно стойкие формы можно получить при скрещивании организмов различного наследственного строения. Так, скрещивая между собой холодоустойчивую пшеницу, но с низким качеством зерна, с нехолодоустойчивой, но с высоким качеством зерна, можно получить нек-рое количество форм, обладающих и холодоустойчивостью и высоким качеством зерна. Межвидовые скрещивания также могут дать новые стойкие наследственные формы. В этом отношении чрезвычайный интерес представляют гибриды, полученные Г. Д. Кар-печенко от скрещивания капусты (Brassica oleracea) с редькой (Raphanus sativus). У животных же этот путь формообразования, как показал в 1928 г. Федерлей, вряд ли играет какую-нибудь значительную роль. Большую роль в процессах видообразования играют мутации (см.), т. е. изменения отдельных участков хромосом или изменения числа хромосом. Изменения отдельных участков могут получаться либо вследствие инактивации или потери части хромосомы (deficiency), либо пересадкой какой-нибудь части от одной хромосомы в другую или от одного конца в другой конец той же самой хромосомы (translocation), либо физ.-хим. изменением самих генов. В изучении наследственной изменчивости особенных успехов достигла школа Т. Г. Моргана своими работами над плодовой мушкой, школа Блексли—над дурманом (Datura), школа Б аура—над львиным зевом (Antirrhinum) и др. Все эти явления, вскрывающие внутр. механизмы процесса формообразования, не дают ответа на вопрос: какие силы пускают в ход эти механизмы, что, по выражению Дарвина, служит спичкой, взрывающей пороховой погреб? На этот вопрос некоторый ответ удалось получить только в 1927 году благодаря известным работам Мёллера по рентгенизации дрозофил. Мёллеру удалось доказать, что непосредственным толчком к формообразованию у дрозофил может служить воздействие на них рентгеновскими лучами. Эти опыты были повторены многими исследователями, в частности у нас в СССР группой генетиков во главе с А. С. Серебровским, и результаты получились те же. Блексли и др. проверили их над ботаническим материалом. Проверка дала положит, результаты. Так. обр. открылась возможность искусственного получения мутаций, что значительно облегчило изучение вопросов наследственной изменчивости. В хозяйственной практике мутации давно уже используются как материал для образования новых пород. Методом, посредством к-рого достигается выработка новых форм, является искусственный отбор. Ч. Дарвин детально изучил этот метод, обратив особое внимание на его творческое значение. Сравнительный анализ домашних животных и возделываемых растений с дикими формами привел его к мысли, что подобный отбор происходит стихийно в самой природе и что только этот процесс и приводит к смене органических форм. Вместо сознательной целесообразной деятельности человека, отбирающего нужные ему формы, в природе имеет место борьба за существование (см.), стихийно приводящая к отбору наиболее приспособленных организмов. Менее приспособленные не выдерживают борьбы и в подавляющем большинстве случаев погибают, не оставив после себя никакого потомства. Только наиболее приспособленные могут оставить потомство, которому и передадут по наследству те признаки, к-рые привели их к победе. Такие же процессы борьбы и отбора будут происходить и в новых поколениях, что приводит к непрерыв- ному эволюционному процессу, к постоянному изменению органических форм, к лучшей приспособляемости их к окружающей среде. Это, само собой понятно, не означает, что какой-нибудь древний ихтиозавр или более поздний мамонт были хуже приспособлены к условиям своего обитания, чем какое-нибудь современное животное к окружающей его современной обстановке. Это должно означать, что в изменившихся условиях старые формы оказались менее приспособленными, чем новые, и должны были уступить им место на земле. Для улучшения пород скота и возделываемых растений человек сознательно сохраняет полезные, изолируя или уничтожая вредные. Те же процессы происходят и в природе в более широком масштабе. Но процессы эти не зависят ни от какой воли, не имеют никакой заранее поставленной цели, они слепы и стихийны. Противники Д. нередко указывают, что теория естественного отбора является «пустой, ничем не подтвержденной спекуляцией». На эти возражения нужно ответить следующее. Если бы мы не знали ни одного конкретного примера естественного отбора, то этот факт ни в коем случае не умалил бы значения теории, к-рая является логическим выводом из других конкретных фактов. Никто никогда не видел и никогда не увидит процесса превращения нашего обезьяноподобного предка в человека, тем не менее факт этого превращения, к к-рому мы приходим чисто логическим путем, для нас не менее, если не более, убедителен, чем многие факты, к-рые можно увидеть глазами или ощупать руками. Но даже если отбросить этот наш вывод, то вышеуказанные возражения против теории естественного отбора не выдерживают критики и с фактической стороны. Нам известно чрезвычайно много примеров борьбы за существование и выживания наиболее приспособленных в естественных условиях. Многие из этих фактов были известны уже Дарвину, другие стали известны после него. Приведем несколько из них. В 1727 г. стая пасюков переплыла Волгу у Астрахани и направилась на Запад. С этого момента повсеместно по всей Европе началась упорная борьба между пасюками и местными черными длиннохвостыми,домашними крысами. Более сильный прожорливый пасюк одержал полную победу над крысами, вытеснив их повсюду. В наст, время домашняя черная крыса представляет большую редкость в Германии. Привезенная из Европы в Австралию медоносная пчела, снабженная жалом, совершенно вытеснила местную пчелу, лишенную этого органа защиты и нападения. Тоуер (1910) расселил различные виды колорадского жука (Leptinotarsa) в различных местностях Мексики и по прошествии определенного времени изучил их численное соотношение. Оказалось, что в различных местностях и в различных условиях выживали различные виды. Чеснола (19041, а затем Беляев (1926) исследовали значение защитной окраски у насекомых — богомолов (Mantis religiosa). Первый привязывал бурых богомолов частью к зеленым растениям, частью к бурым. То же самое он проделывал и в отношении зеленых богомолов. Выживали гораздо лучше богомолы, сидевшие на растениях одинаковой с ними окраски. Беляев получил аналогичные результаты для трех разновидностей богомолов— желтых, бурых и зеленых, посаженных на бурую почву. Этих немногих фактов, взятых наугад, достаточно, чтобы показать, на каком богатом фактическом материале базируется Дарвиновская теория естественного отбора.—Противники дарвинизма часто указывают, что «отбор не способен создать что-нибудь новое; он в лучшем случае может только сохранить то, что заранее дано». И из этого делают заключение о полном бессилии отбора. Прежде всего следует указать, что если бы даже отбор только сохранял полезное и отметал вредное, то благодаря этому его созидательная роль была бы огромна. Но отбор не только сохраняет и отсеивает то, что уже заранее дано в готовом виде в природе, он влияет на весь путь, на все направление эволюционного процесса. Естественный отбор является единственным поставщиком материала для изменчивости. И совершенно не безразлично для эволюционного процесса, какой материал будет изменяться. Если напр. естественный отбор на континенте будет уничтожать бескрылых насекомых, а на островах будут выживать только бескрылые или особи с недоразвитыми крыльями, то очевидно дальнейшая эволюция первой и второй группы насекомых будет различна. Против теории естественного отбора выдвигается также возражение, гласящее, что «отбор ничего не создает нового, он сохраняет только норму, отметая крайние отклонения и являясь поэтому фактором консервативным, а не революционным». Мы уже видели, что рассуждения о консервативной роли отбора не выдерживают критики. Что касается нормы, то последней в органическом мире считается средний тип, наилучше приспособленный в данных условиях и потому чаще всего встречающийся. Т. о. норма сама является продуктом естественного отбора и держится в определенных рамках до тех пор, пока не изменятся внешние условия. Изменение условий существования может вызвать и изменение нормы. Ветштейн напр. сделал следующее интересное наблюдение над сезонным диморфизмом у нек-рых растений, произрастающих на горных лугах. Нек-рые виды горечавки и погремка имеют две формы. Одна цветет до сенокоса, другая—после него. Близкие виды, растущие там, где нет сенокоса, встречаются в виде одной формы, цветущей в обычное время. Несомненно, что вмешательство человека, производящего -сенокос, разбило эти мономорфные формы на диморфные. Произошел естественный отбор, с одной стороны, особей, отличающихся ранним цветением, с другой стороны—особей,' цветущих поздно. Средняя форма—норма—была уничтожена. В результате выработались две новые расы, две новые нормы, приспособленные к сенокосу. Дальнейшее развитие Д. Крупными этапами в эволюции самой эволюционной теории, предложенной Дарвином, нужно считать моменты, связанные с именами А. Вейс-мана, Иогансена, Менделя, Моргана и Мёл- лера. Кроме того Гексли—в Англии, Гек-кель—в Германии, К. А. Тимирязев—у нас должны быть отмечены не только как крупные последователи и «апостолы» Д., но и как ученые, несомненно углубившие Дарвиновскую теорию, каждый в своей специальной области. Вейсман своим учением о непрерывности зародышевой плазмы, а также четкой постановкой вопроса о наследовании приобретенных признаков вызвал критическое отношение к непроверенным и часто просто неверным фактам, принятым эволюционной теорией на веру. Он первый показал, что вопрос о наследовании приобретенных признаков, казавшийся до него «само собой разумеющимся», ни с практической ни с теоретической стороны не так уже прост и ясен, как казалось раньше. Больше того, он поставил под сомнение положительное решение этой проблемы и после тщательного ее анализа пришел к полному ее отрицанию. Вейсман несколько раз видоизменял свою точку зрения, но основной стержень ее неизменно оставался один и тот же: приобретенные признаки по наследству не передаются. Факты, на к-рые мог опереться в свое время Вейсман, были довольно скудны, и все его рассуждения носят отпечаток нек-рой спекуляции и не лишены ошибочных выводов. Но основная мысль его о неправильности учения об адэкватном наследовании благоприобретенных признаков, как показали дальнейшие исследования, особенно—генетические исследования нашего времени, была несомненно правильна. Все факты, к-рые раньше описывались как случаи адекватной передачи по наследству приобретенных свойств, при новых, более точных методах исследований (генетический анализ) не согласуются с тем, что о них писали, и не только не подтверждают этой точки зрения, но часто опровергают ее. Вейсман, вначале отрицавший какую бы то ни было зависимость изменений наследственного вещества от изменений тела, в конце своей жизни допускал возможность одновременного параллельного влияния внешних условий на телесные и зародышевые клетки (параллельная индукция), все же отказываясь признавать непосредственное адэкватное влияние изменений сомы на наследственное вещество (соматическая индукция). Отрицание и параллельной и соматической индукции конечно не означает отказа от признания влияний внешней среды на организм. Внешняя среда несомненно влияет на наследственную изменчивость (см.) организма. Никто другой как один из самых ортодоксальных и выдающихся современных генетиков, Мёллер, экспериментально доказал это влияние. Критическое отношение к вопросу о признании наследования приобретенных признаков означает и может только означать отказ от мистич. требований ламаркистов признания адэкватного влияния изменений сомы на наследственное вещество. Представляется совершенно непонятным,почему напр. увеличение какой-нибудь мышцы должно отозваться на наследств, материале именно в том его пункте, где заложены задатки, определяющие развитие этой мышцы, и именно в сторону ее такого же точно увеличения, а не уменьшения, не задевая совершенно остальных наследственных задатков. Мутационное учение де-Фриза для дальнейшего развития эволюционной теории имело то значение, что заострило внимание на мутационной изменчивости вообще, хотя сами рассуждения де-Фриза о причинах этой изменчивости оказались неверными. 1900 г. был переломным годом в истории эволюционного учения. В этом году тремя ботаниками (де-Фризом, Корренсом и Чермаком) были вновь открыты законы Менделя, опубликованные им еще в 1865 г., но пролежавшие под спудом в течение 35 лет. С этого нового открытия основных законов наследственности эволюционная теория поднимается на более высокую ступень. Крупным этапом в развитии эволюц. учения являются работы Иоган-сена о чистых линиях, вариационной статистике, фенотипе и генотипе. Иогансен первый иоказад наследственную неоднородность популяций. При изучении наследственности надо исходить не из популяций, а из чистых линий. Только в чистой линии играет роль Дарвиновский отбор. Он не имеет значения для популяций. Что касается вариационной статистики, то Иогансен прежде всего очистил ее от бездушного формализма, к-рым она страдала со времен Кетле, Пирсона и др. Он показал, что вариационная статистика в биологии может иметь значение как метод исследования только при наличии правильного генетического анализа. Формальный математический подход к биологическим явлениям не только никакой пользы не приносит, но часто дает просто неправильные результаты. При применении вариационно-статистического метода следует помнить, что наследственное содержание организма (генотип) не то же самое, что его внешнее проявление (фенотип). Фенотипи-чески однородный материал не есть еще ге-нотипически однородный. Поэтому при статистическом анализе нельзя валить все в кучу, а необходимо произвести предварительно тщательный генетический анализ изучаемого материала. Только в этом случае вариационная статистика может играть роль полезного метода исследования в биологии. Заслуга Иогансена заключается также в тщательном разграничении понятий фенотипа и генотипа и чрезвычайно тонком анализе многих биологических понятий вообще и очистке их от всего метафизического, наносного. Особенно сильное развитие генетика получила благодаря американской школе во главе с Т. Г. Морганом. Вопросы наследственности во времена Дарвина не были совершенно разработаны и ни о каком научном анализе этих проблем в его время не могло быть и речи". Между тем они играют кардинальную роль в любой теории эволюции. Сам Дарвин не мог обойтись без теории наследственности и вынужден был заняться этой проблемой. Результатом этих занятий явилась его неудачная теория пангенезиса, от к-рой он сам очень скоро отказался. Отсутствие научно обоснованной теории наследственности вынуждало принимать наследственность как факт, без всякого ее анализа, что нередко приводило эволюционную теорию к неправильным заключениям. Ярким примером этого могут служить полуламаркистские тенденции в учении самого Дарвина, напр. его утверждения о наследственном закреплении результатов упражнения и неупражнения. Современная генетика обогатила эволюционное учение глубокой разработкой вопросов наследственной изменчивости , освободила его от схоластических спекуляций конца прошлого века и дала ему твердую научную опору. Кроме того она разработала вопросы о'генотипическом строении популяций, установила закономерности развития этих популяций в связи с их ге-нотипическим строением (Hardy, Четвериков и др.), выдвинула новые проблемы, имеющие крупное значение для эволюционного процесса. Такова напр. проблема геногео-графии (А. С. Серебровский). В самое последнее время генетика вплотную подошла к вопросу о строении и природе гена (Де-мерец, школа А. С. Серебровского и др.). То или иное разрешение этого кардинальнейшего вопроса современного учения о наследственности не может остаться безразличным для Д., так как эволюция видов и есть эволюция генотипов, к-рая в значительной степени определяется природой этих самых генотипов. Генетика в 1927 г., благодаря работам Мёллера, добилась наконец положительного разрешения вопроса об искусственном получении мутаций. Сравнительно легкое получение мутаций в лабораторных условиях при помощи методики Мёллера значительно облегчило задачу изучения механизмов наследственности, а тем самым и механизмов эволюционного процесса. Методология Д. Мысль о непрерывной изменчивости органического мира, как было уже указано, теряется в глубокой древности, она не пропадает и в средние века. Но тем не менее учение об эволюции принадлежит веку Гегеля, Маркса, Энгельса и Дарвина. Раньше говорили об изменчивости, о периодических циклах, вращающихся в неизменном круге, о единовременном возникновении. В этих представлениях было механическое становление, но не было поступательного развития, не было эволюции с ее необратимыми новообразованиями. По Эмпе-доклу напр. органический мир не есть продукт развития, организмы возникли сразу в готовом виде, в результате механического стихийного сцепления отдельно выросших органов. Механистическая концепция, сводящая обилие форм неорганического и органического мира к различным количественным сочетаниям вечно неизменных частиц, есть также не эволюционная точка зрения, т. к. и здесь упускается из виду основной момент эволюции, момент новообразования. С механистической точки зрения, не желающей видеть качественных отличий в объективном мире, вся эволюция неизбежно должна свестись к простому механическому перемещению или количественному изменению составных частей развивающихся предметов. Ту же, по существу механистическую точку зрения развивает в наст, время голландский ботаник Лотси, когда он, отрицая процессы новообразования, пытается одними комбинациями вечно неизменных генов объ- яснить весь эволюционный процесс. Диалектически понятый эволюционный процесс есть прежде всего процесс созидательный. В своем развитии материя не только меняет месторасположение и число своих составных частей, но и качественно меняет форуу своего бытия. Процесс эволюции состоит в диалектическом превращении одних качеств развивающегося субстрата в другие. Изменяется то, что раньше было, но в процессе изменения возникает то, чего раньше не было, т. е. возникает новое, а не повторяется старое. И здесь мы подходим к вопросу о континууме (непрерывности) и дискретности (прерывности) в эволюционном процессе. Процесс эволюции — и прерывный и в то же время непрерывный. Он прерывный, поскольку состоит из процессов новообразования, процессов качественного изменения старого материала. Он в то же время и непрерывный, поскольку каждая форма не создается из ничего, а является историч. продолжением старой формы, ее видоизменением, а не абсолютным отрицанием. Механистич. точка зрения, поскольку она не видит новообразования в эволюционном процессе, неизбежно должна отрицатьи это единство прерывности и непрерывности процессов эволюции и прокламировать одни непрерывные процессы. Механистич. концепция не знает проблемы «скачка», она его просто отрицает. Другой чрезвычайно важной проблемой эволюции является проблема случайности. Изменения органических форм, по Дарвину, могут происходить в любую сторону. Естественный отбор имеет дело со случайными изменениями. Эта мысль Дарвина о случайном характере приспособлений вызывает особенно сильные возражения. Подчеркивая неприемлемость для себя Дарвиновской концепции как «теории случайностей», крупнейший современный виталист Дриш характеризует Д. как «теорию, строящую дома посредством бросания камней». Эти рассуждения имели бы нек-рый смысл по отношению к теории, к-рая пыталась бы доказать возникновение готового современного нам мира живых существ путем единовременного случайного сцепления атомов и молекул. Но такого абсурдного представления об эволюции не было не только у Дарвина, но даже у его предшественников. Нельзя противопоставить случайность закономерности, как это делают Дриш, Берг, Паули и др. Прокламирование универсального господства закономерности и объявление случая субъективной категорией кроме пустой фразы ничего в себе не содержит. Ф. Энгельс по этому поводу высказывается след. образом: «Что в этом стручке пять горошин, а не четыре или шесть, что хвост этой собаки длиной в пять дюймов, а не длиннее или короче на одну линию, что этот клеверный цветок был оплодотворен: в этом году пчелой, а тот нет, и притом этой определенной пчелкой и в это определенное время, что это определенное, унесенное ветром семя львиного зева взошло, а другие—нет..., все это факты, к-рые вызваны неизменным сцеплением причин и следствий, связаны незыблемой необходимостью, и газовый шар, из к-рого возникла солнечная система, был так устроен, что эти события могли произойти только так, а не иначе. С необходимостью этого рода мы все еще не выходим из границ теологического взгляда на природу. Для науки совершенно безразлично, назовем ли мы это вместе с Августином и Кальвином извечным решением божьим, или вместе с турками—Кисметом, или же назовем необходимостью. Ни в одном из этих случаев не может быть речи об изучении причинной цепи, ни в одном из этих случаев мы не двигаемся с места. Так наз. необходимость остается простой фразой, а благодаря этому и случай остается-чем был». Случай имеет такое же объективное значение, как и необходимость. Для отдельного животного или растения случайно, где оно родилось и какую среду оно застает вокруг себя. Если мы даже и знаем причины, приведшие к тому, что данное животное или растение родилось именно в этом месте, а не в другом, все же это событие останется случайностью,т.к. вероятность событий зависит только от условий, а не от степени нашего знания. Случайным явлением мы называем событие, возникшее в результате перекреста двух или нескольких независимых друг от друга причинных рядов. При этом из свойств каждого из этих рядов совершенно не вытекает, что данные ряды должны были скреститься именно в этой точке или вообще скреститься. Конкретный пример пояснит эту мысль. Положим, что в данной местности по каким-либо причинам климат стал суше. Из этого факта совершенно не вытекает, что в этих условиях обязательно должны появиться индивидуумы, которые могут довольствоваться меньшей влагой. Но такие индивидуумы могут появиться, и это объективное, но случайное совпадение может привести к образованию нового вида. Случайный характер данного совпадения не может измениться от того, будем ли мы знать или не знать причины, определившие это совпадение. Противопоставление случайности и причинности неизбежно приводит к признанию какой-то беспричинной случайности,что является явной нелепостью. С проблемой отбора связана еще одна чрезвычайно важная проблема — проблема целесообразности. Марков письме к Лассалю указывает, что дарвинизм является «рациональным объяснением естественной целесообразности». Любая эволюционная теория есть по существу попытка дать рациональное объяснение этим явлениям целесообразности. Наша точка зрения на целесообразность будет зависеть от того, какую теорию эволюции мы примем. Станем ли мы на точку зрения Берга, у нас будет одно объяснение («изначальная целесообразность»), примем ли взгляды Дриша, мы будем иметь другое объяснение («энтелехия»), точка зрения Ламарка даст третье объяснение («внутреннее стремление, вызванное изменившимися потребностями»), дарвинизм— четвертое («естественный отбор») и т. д. Какая из всех имеющихся современных теорий, объясняющих органич. целесообразность, с марксистской точки зрения является самой приемлемой? Прежде всего необходимо подчеркнуть, что.с точки зрения марксизма никакая вещь, никакой орган сам по •13 себе ни целесообразен ни нецелесообразен. Хоботок бабочки полезен ей тогда, когда он приспособлен к определенному строению медоносных частей цветка. Несоответствие между строением хоботка и цветка делает хоботок бесполезным или даже вредным для бабочки, т. к, при таких условиях бабочка лишается своего основного орудия добывания себе пищи. Хоботок становится целесообразным, бесполезным или вредным только в определенных условиях, в определенных отношениях. Из этого следует, что проблема целесообразности есть прежде всего проблема отношения, и с этой точки зрения она и должна быть разрешена. Виталисты вводят в органический мир имманентную целесообразность. Они считают целесообразность не результатом приспособления, а результатом основного элементарного свойства, присущего любому организму. Этим самым они придают этой целесообразности абсолютное значение. Это элементарное свойство у разных виталистов носит различное название (энтелехия, жизненный порыв, система импульсов, доминанта и т. п.). Как основные свойства материи (движение и др.) неотделимы от нее и служат основанием, из к-рого развиваются конкретные формы существования материи, так, по мнению виталистов, и имманентная целесообразность неотделима от живого организма и служит достаточным основанием для его конкретных реакций и приспособлений. Виталисты считают, что при исследовании целесообразности органических форм мы должны исходить из этого элементарного, неразложимого свойства живого, о происхождении к-рого мы ничего не можем сказать, как ничего не можем сказать о лроисхождении движения, тяжести и других элементарных свойств материи. С такой беспомощной точкой зрения марксизму очевидно нечего делать. Целесообразность есть факт, но не объяснение факта. Механистическая точка зрения ищет объяснения целесообразности в физ.-химической структуре организма. По мнению механистов целесообразность есть выражение физико-химических процессов, совершающихся в организме, поэтому, думают они, и объяснение ее мы должны искать в физике и химии организма. Стало быть для механистов проблема целесообразности не есть проблема отношения,а проблема структуры,строения. Такая постановка явно смешивает две различные проблемы: проблему организации живых существ с проблемой отношения данной организации к окружающим условиям. Желая дать ответ на вопрос, какие пружины приводят к целесообразному устройству органического мира, механисты фактически оставляют этот вопрос в стороне и пытаются дать ответ на совершенно другой вопрос, а именно, на вопрос о том, из каких составных элементов состоит данная органическая система, без всякого отношения к ее целесообразности или нецелесообразности. С принципиальной точки зрения одни и те же физ.-хим. процессы приводят к организации желудка и апендикса у человека, между тем в первом случае мы имеем несомненно целесообразный орган, во втором же—бесполезный и даже вредный. Дарвин «реабилитиро- вал» органическую целесообразность, дискредитированную телеологией. Он вскрыл ее относительный и регулятивный характер и дал ей совершенно правильное рациональное объяснение. Только Дарвиновская теория естественного отбора дает единственно правильное диалектико-материалистическое объяснение возникновения целесообразных приспособлений и реакций в органическом мире. Другого научного объяснения этих явлений в наст, время мы не знаем. Всякое умаление значения отбора в этом отношении, как это делают хотя бы ламаркисты, есть отказ от материализма в пользу идеализма. Д. сыграл в истории методологии и мировоззрения огромную роль. Вся наука 2-й половины XIX в. шла под знаком Д. Но нигде его влияние не отразилось так сильно, как в биологии. Все отрасли биолог, знаний были перестроены сточки зрения Д., к-рый вполне заслуженно сделался методологией биологии. В этом отношении он является конкретизацией методологии диалектического материализма в,области биологии. Роль Д. в биологии чрезвычайно сходна с ролью, которую играет исторический материализм в социологии. Эта роль Д. метко выражена Ф. Энгельсом. В надгробном слове у могилы К. Маркса Энгельс произнес: «Как Дарвин открыл закон развития органической природы, так Маркс открыл закон развития человеческой истории». Этими словами Энгельс подчеркивает не только великое значение теории Маркса, но и огромное значение Д. как методологии биологии.—Признание Д. методологией биологии не означает еще признания Д. универсальной методологией, годной для всех областей нашего знания, на чем настаивает так наз. социальный Д. Попытки превратить Д. во всеобъемлющую методологию берут начало с самого Дарвина, к-рый не раз пытался использовать открытый им биолог, метод не только для исследования биолог, вопросов, но и для подведения «естественно-научного основания под капиталистическую систему господства». Такие же стремления мы встречаем и у Геккеля и многих других дарвинистов XIX в. и нашего времени (Плате и др.). К чему приводит такая универсализация методологии частной науки, показывают вульгарнейшие рассуждения великого Дарвина на социологические темы. «Наследование собственности,— пишет Дарвин в книге „Происхождение человека и половой отбор",—само по себе, далеко не составляет зла; действительно без накопления капитала искусства не могли бы прогрессировать, а они-то гл. обр. позволили цивилизованным расам распространиться и теперь еще повсюду распространять своя пределы, вытесняя низшие племена». В другом месте той же книги Дарвин дает следующее «научное» объяснение концентрации капитала и конкуренции в среде буржуазии. «Без сомнения,—пишет он,—богатство, если оно очень велико, стремится превратить людей в бесполезных трутней, но число таких членов общества никогда не бывает очень значительно: сверх того здесь происходит род самопроизвольного выключения, т. к. мы ежедневно видим, что те богачи, которые окажутся глупыми или расточительными, проматывают все свое состояние». Эти ограниченные буржуазно-обывательские разговоры Дарвина в значительной мере вырастают из стремления Дарвина применить свою методологию и для социологических изысканий. Универсальность Д. требовала везде и повсюду искать «естественный отбор», и Дарвин ищет его даже там, где его нет и не было. По Дарвину, нравственно менее ода-репные капиталисты в силу естественных условий борьбы за существование должны уступить свое место нравственно более выдержанным представителям этого класса. Мотовство объявляется важнейшим фактором капиталистической элиминации, т. е. разорения.—Механическое перенесение закономерностей с одного типа явлений на другой и неучет специфического своеобразия каждого этапа развития материального мира обесценивает даже лучший метод частной науки, каким является Д. в биологии. Но конечно использование Д. в целях социологических выводов, совершенно из него не вытекающих, прекратится только тогда, когда исчезнет классовое общество и связанная с ним борьба идеологий. (См. также Биогенетический закон, Борьба за существование, Вейсмана теория, Генетика, Естественный отбор, Изменчивость, Ламаркизм, Мутация, Наследственность, Неодарвинизм, Эволюционные учения). Лит..: А го л И., Диалектический метод и эволюционная теория, М.—Л., 1927; Берг Л., Номогенез, П., 1922; Бубликов М., Борьба за существование и общественность, М., 1926; В е й с-м а н А., Лекции по эволюционной теории, П., 1918; Владимирский А., Передаются ли по наследству приобретенные признаки, Москва—Ленинград, 1927; Гессе Р., Учение о происхождении видов и дарвинизм, М.—Л., 1929; Данилевский Н., Дарвинизм, т. I—II, СПБ, 1885—89; Дарвинизм и марксизм, сб. под ред. М. Равич-Черкаеского, Харьков, 1923; Дела ж И. и Гольдсмит М., Теории эволюции, П., 1916; Джэд Д., Возникновение и развитие идеи эволюции, М.—Л., 1924; 3 а-вадовский Б., Дарвинизм и марксизм, М.—Л., 1326; Иванцов Н., Факторы эволюции, М.—Л., 1923: он же, Дарвинизм и менделизм, Вологда, 1926; Козо-Поля некий В., Последнее слово антидарвинизма, Краснодар, 1923; о н ж е, Новый принцип биологии, Л.—Ж., 1924; он же, Диалектика и биологии, Ростов н/Д—Краснодар, 1925; он же, Дарвинизм—схема, Вологда, 1925; Коршиков А., Эволюционная теория в историческом излошении, Харьков, 1924; Л а м а р к Ж.,' Философия зоологии, М., 1911; Мензбир М., За Дарвина, М.—Л., 1927; Морган Т., Теория эволюции в современном освещении, М.—Л., 1926; Морган Т. и Филип-ченко Ю., Наследственны ли приобретенные признаки, Л., 1925; Некрасов А., Борьба за дарвинизм, М.—Л.,1926; он же, Половой отбор и вторичные половые признаки, Москва—Ленинград, 1927; Плате Л., Эволюционная теория, М.—Л., 1928; Поляков И., Современная эволюционная теория, Харьков, 1928; Происхождение животных и растений, сб. под ред. С. Зернова, М., 1924; Слепков В., Биология и марксизм, М.—Л., 1928; Соболев Д., Начало исторической биогенетики, Харьков, 1924; Т а л и е в В., Ч. Дарвин, что он сделал для человечества, Харьков, 1919 (лит.); он же, Организм, среда и приспособление, М.—Л., 1926; Тимирязев К., Насущные задачи современного естествознания, М., 1908; о н ж е, Наука и демократия, статьи 12, 14, 16, 32, М., 1920; он же, Чарльз Дарвин и его учение, ч. 1—2, М., 1920—21; о н ж е, Исторический метод в биологии, М., 1922; Уоллэс А., Естественный подбор, СПБ, 1878; он же, Дарвинизм, М., 1911; Холодковскип Н., Биологические очерки, Москва—Петроград, 1923; Чулок С, Теория эволюции, Москва—Ленинград, 1926. Ряд статей в журнале—Под знаменем марксизма, с 1924 г.; Parr A., Adaptiogenese und Phylogenese, В., 1926; R о u x W., Der Kampf der Teile im Organising, Leipzig, 1881; Tschulok S., Deszendenzlehre, Jena, 1922.                                                      И. Агол.

jfr

SraS ■ i. f-i ..«*■*'
Смотрите также:
  • ДАРКШЕВИЧ, Ливерий Осипович (1858— 1925), известный невропатолог. По окончании в 1882 г. мед. факультета Московского ун-та Д. до 1887 г. работал за границей под руководством выдающихся ученых (Charcot, Vulpian, Piechsig, ...
  • ДАРКШЕВИЧА ЯДРО, расположено в области среднего мозга (mesencephalon), по обеим сторонам aquaeductus Sylvii, и рас- Срез через средний и промежуточный мозг: 1—ядро Даркшевича, или ядро commiss. post.; 2—commiss. post.; 3—-ta.se. longit. ...
  • ДАРСИСАКА АППАРАТ (Darcissac), или «дилятатор-мобилизатор» нижней челюсти, служит для механотерапии последней при ограничении ее подвижности после огнестрельных ранений и переломов восходящей ветви или после операций по поводу анкило- за нижнечелюстного сустава. Аппарат ...
  • ДАРЬЕ, Жан (Jean Darier, род. в 1856), известный французский дерматолог. Медицинское образование получил в Париже (у Фурнье и Бенье). С 1909 г. по 1923 г. Д. занимает пост Medecinde l'Hopital ...
  • ДАРЬИНО, село в Звенигородском уезде Московской губ. (28 км от Москвы). Железистые источники, слабо минерализованные, но со значительным содержанием двууглекислого железа. Состав воды по анализу Е. В. Раковского (1907): NaCl—0,00393, ...