Записки врача: Двойной дуплет

Деталей, за давностью лет, не помню, рассказываю в общих чертах. Конец восьмидесятых. Лето. Жара. Июнь. Тополиный пух и всё такое. Суточное дежурство на «Скорой». В машине – плюс шестьдесят. Бригада – что надо: толковый грамотный фельдшер, понимающий тебя без слов; нормальный водила, с которым можно попутно скататься по делам. На филиале, в холодильнике, ждёт своего часа, после ночного купания в городском озере, трёхлитровая банка разливного пива. Работаем: лечим на дому, возим в другой конец города роды, госпитализируем в терапию. Рутина. Конвейер. Всё как обычно. В машине в те времена – ни кардиографа, ни дефибриллятора, ни кислорода. Такая вещь, как мобильный медицинский комплекс, оборудованный современной аппаратурой и способный сегодня вполне заменить в чрезвычайных ситуациях диагностический центр и даже небольшую клинику, тогда были за гранью фантастики... Работали, как могли. Ежели что – зовём БИТов. По рации дают вызов: «умирает». Приезжаем. Хроник. Сердечник. Реанимация. Адреналин. Гормоны. Без эффекта. Смерть. Жена: «Отмучился, наконец». Вышли, сели в машину. Немного на взводе. Отъехали, посидели в тенёчке, покурили.

Следующий вызов в лучших традициях закона парных случаев: «умирает». Едем. Тоже хроник. Амбулаторная карта почему-то дома, толще Библии в два раза. Родственники: «Сделайте что-нибудь, вы же – врачи». Не требуют. Просят. Объяснять что-либо бесполезно. Колем что надо и куда можно. Массаж, ИВЛ. Спрашиваю фельдшера: «Внутрисердечно делал? Нет? Делай. Да не ссы ты. Учись, мать твою». Адреналин, атропин, кальция хлорид. Точка по левой парастернальной линии. Мимо. И снова смерть в присутствии бригады. Первый дуплет. От пота промокли до трусов. Просим попить. Наливают два стакана воды из водопроводного крана. Что ж, и на том спасибо. 

Вышли из квартиры как из кочегарки. Настроение как-то упало. Даже поговорить в машине нет никакого желания. Уже не хочется ничего - ни пива, ни купаться. Дело к вечеру. Жара спала. Прохлада. Ужин на станции. Только разогрели, присели, бежит диспетчер: «Михалыч, быстрее, вызов, родственник какого-то х…я из Минздрава, умирает, старший врач сказал, чтобы ты ехал, БИТы подъедут позже». Всё побросали, рванули на вызов. Приехали. Не знал, что в нашем городе столько профессоров-кардиологов. Все умные, советы дают. Из серии - что такое "ничего" и как с ним бороться. Больной лежит на полу. Пока фельдшер набирает растворы, прошу одного из светил помочь. Опускаюсь на колени, вожу воздуховод, начинаю дышать Амбушкой. Профессор тупо смотрит сверху. 

Я: «Пожалуйста, делайте массаж». Он: «Как?». Думаю: «Не знаешь, как делают закрытый массаж сердца??? Ну, ты, су…а, бл…дь, на х…й вааще, профхерсов хренов!» Показываю, вот так, мать твою! Через секунду, фельдшер, вальнув растворы болюсом в вену, его оттесняет. Без эффекта. Констатируем смерть. В это время с чемоданами и сумками вваливаются БИТы. Привет – привет! Что тут? Уже ничего. Прощаемся. Рация: «61 бригада, врач М. – на центральную станцию!». Понятно, что за звездюлями. Старший врач, он же наш заведующий филиалом: «Ты какого х..я попросил этого профессора-долбоё…а тебе помочь? Ты знаешь, что он – главный кардиолог Минздрава? Что он – тупой, я и без тебя знаю! Завтра напишешь объяснительную. Потом всё расскажешь, потом. Иди к диспетчеру, бери вызов». Эх, хорошо-то как стало после этого вызова и клизмы начальства!

Взял вызов, не читая, сажусь в машину. Догадайтесь с трёх раз, какой повод? Правильно, значит, уже мыслите, как я. Именно так - «умирает». Центр города – это тебе не рабочая окраина. Дом «сталинка». Элитная квартира в персидских коврах и больших картинах в полстены. Старинная мебель, канделябры с хрустальными уборами, раритетный рояль. На огромной кровати, нет, ложе, полулежит бледная, ухоженная женщина лет шестидесяти с интеллигентным лицом и умными грустными глазами. Рядом – комод, заставленный флаконами с глюкозой, физраствором и кучей каких-то таблетированных препаратов. Все хоромы набиты родственниками как килькой в банках. Перехватываю хищные, оценивающие взгляды на отдельные детали интерьера. Похоже, борьба за наследство обещает быть упорной и отчаянной…

Больная тихим голосом: «Доктор, могу я вас попросить…». Вопросительно на неё смотрю. «… Я умираю, могу я попросить вас не реанимировать меня… принесите завещание…». Приносят нотариально заверенную бумагу и справку из онкодиспансера. Да, знаю, что онкобольным в терминальной стадии реанимационные мероприятия не проводят. И, что теперь? Сидеть, смотреть как человек умирает? Пока читаю бумаги, боковым зрением вижу, что больная выпивает что-то из фарфоровой чашки и бессильно откидывается на подушки. По телу проходят судороги. Страшная догадка, как молния, мелькнула у меня в голове. Бросаю бумажки, подлетаю к женщине. Так и есть – ни пульса, ни дыхания, широкие зрачки. «Что вы ей дали выпить?» - ору на всю квартиру. Кто-то аккуратно берёт меня за локоть и отводит в сторону. «Я – доцент Сидоров, с кафедры терапии профессора Пидорова. Доктор, не надо поднимать шум, такова была последняя воля покойной, вы же сами читали. А вам заплатят, не волнуйтесь». Отталкиваю от себя эту мразь, взглядом ищу и киваю фельдшеру – мол, на выход.

Снова две смерти в присутствии бригады – дуплет, уже второй.

Два часа ночи. Светает. Едем на станцию. Молчим всю дорогу. Состояние нестояния. Настроение давно уже где-то в жопе. Все силы на исходе. Каждая из четырёх смертей за эти сутки опустошила душу до самого дна, высосала всё до последней капли. Как назло, сломалась машина. Водитель, чертыхаясь, лезет под капот. Мы с фельдшером выходим в тёплую летнюю ночь, закуриваем. Вдруг, напарник мне что-то говорит и прыскает от смеха. Я, тоже, ни с того, ни с сего, вдруг начинаю смеяться. Через минуту смеёмся оба, буквально ржём, потом хохочем. Складываемся пополам, не в силах разогнуться. Фельдшер валится на траву и, как сломанная игрушка, дрыгает ногами, перекатываясь через спину. Я падаю рядом с ним и начинаю задыхаться от дикого гомерического хохота…

Сколько мы так валялись – не помню. В чувство нас привёл водитель двумя увесистыми оплеухами-пощёчинами каждому. После дежурства мы пошли к фельдшеру домой и напились как свиньи. Что с нами тогда было – не знаю, но на эту тему мы, за долгие годы последующей совместной работы, не поднимали ни разу.

Стало быть, и закон парных случаев иногда повторяется сам.